Ричард Бах кагбэ чтоли? Пределы разума???

ЗЫ: стоит читать(с нормальной головой) на работе???

Ледник цитирует Джерома Сэлинджера (Над пропастью во ржи) и рассказ Томаса Манна. Остальные фразы незнаю откуда

Забаньте маразматика кто-нить.

Крайняя усталость делает человека мирным. Я брел, замиренный, в чернильных сумерках с лестницей на плече по Бродвею. В руках у меня были ведра. Вопреки усталости мне приходилось совершать вдруг неожиданные шаги в сторону, останавливаться, отшатываться и отстраняться. Вечерний народ, прущий в Линкольн-центр, в кино и в театры, совершенно не заботился о собственной безопасности. Народ пер глупый и безглазый, мистэры, миссис, белые, черные и цветные, прямо на мою лестницу.

По скользкому карнизу крыши шел облезлый кот с наглой мордой... Он случайно задел задней лапой осколок стекла, который с грохотом закувыркался по водосточной трубе. На шум из одного из окон выглянула старушка, не удержала равновесия и упала на землю. На этот шум выглянула вторая и тоже не удержалась на подоконнике...

Кот уже давно ушел, стекляшка разбилась, а старушки все продолжали и продолжали падать.

Осень. Летний эпилог.

Ледник, а зачем ты книги разные цитируешь? Чтоб мы образованными стали. Кстати последняя цитата ну уж очень не из хорошей книги

мож это турки зомбируют модеров?днём каматоз веселился,к вечеру ледник активизировался :-D

н325ав
простотак


Он смотрел на свое богатство. Останавливал зрачки на махаонах, сатирах, лунных
сатурниях, и за каждой бабочкой открывался крохотный, расширяющийся ход в иное
пространство и время. Он нырял в него, как в сказочный кипящий котел, погружал свое
старое тело, выныривал молодым и свежим.
Он остановил свои бегающие, одурманенные чудесными зрелищами зрачки на песчано-
серой, с острыми кромками нимфалиде, пойманной в южной Анголе, в партизанском
лагере СВАПО. Второй экземпляр был наколот тут же, тыльной стороной наружу.
Напоминал ритуальную маску бушменов, раскрашенную красными и синими глинами,
соком зеленых растений, с наведенными белилами и пятнами угольной сажи.
Серебристой металлической пудрой были нанесены магические знаки и символы.
Орнамент крыльев был похож на татуировку воинов, которые с колчаном и стрелами,
голые, на избитых ногах, выходили на обочины пыльных проселков. Смотрели
трахомными глазами, как пробираются помятые джипы с солдатами, зенитная установка
трясется в кузове пятнистой "тойоты", переваливается в колее уродливый, похожий на
костяную черепаху броневик.
Он поймал этих бабочек в партизанском лагере, откуда уходили боевые группы в
Намибию взрывать водоводы, ведущие к кимберлитовым трубкам, высоковольтные мачты,
питающие кимберлитовые трубки. Расцветка и рисунок бабочки тайным образом
воспроизводили песчаные цвета Калахари, подземное залегание руд, глубинные линзы
воды. Бабочка была крохотным атласом Намибии, географической картой, нарисованной
безымянным географом. Самолеты ЮАР, воющие, в блеске винтов, "импалы" и
"канберры", бомбили лагерь. Гремели взрывы, с хрустом валились деревья, стреляли
зенитки, кричал с оторванной рукой партизан. Белосельцев, падая в красный песок, видел,
как в редких вершинах проносится штурмовик, сверкают стеклянно винты, трепещет
огонек пулемета. Вблизи дымилась воронка, сочилась ядовитая химия взрыва. И на это
зловонье, на отраву пироксилина, слетались бабочки. Падали в жаркую ямину,
пропитанную дымом и смрадом. Пьянели от запахов, замирали, словно пронизывались
радиацией, таинственным пьянящим наркозом. Белосельцев, слыша удалявшуюся
стрельбу, склонился к воронке, к горячему дымному кратеру, из которого поднимались
запахи древних земных составов, духи молодой горячей земли, сернистые испарения
взрыва. Бабочки, сотворенные в первобытное время, в ранние дни творения, летели к
воронкам, управляемые реликтовой памятью, вкушали сладость газов, воздух юной
планеты. Он брал их руками, как крохотные, отлитые в тигеле слитки.
Теперь в своем зимнем московском кабинете он смотрел на бабочку остекленелыми
зрачками, запаянными в прозрачное остановившееся прошлое. Это галлюциногенное
созерцание прекращало движение времени, прерывало неумолимый ход событий,
увенчанных катастрофой, сделавшей бессмысленной его жизнь. Логика его поступков,
бесчисленные разведывательные комбинации, неисчислимые траты были направлены на
процветание Родины, на укрепление ее сил, становление могущества. На осмысленное
служение великому и правому делу. Теперь же, после катастрофы, превратившей страну в
руины, ее идеи и символы - в отребья, ее вождей и адептов - в жалкое скопище
проигравших бездарей и бессовестных лихоимцев, все прежние его устремления, все
повороты его судьбы и карьеры утратили смысл и вектор. Стали бессмысленным
броуновским движением безвольной песчинки, толкаемой бессчетными, не имеющими
объяснения столкновениями. В созерцании бабочек он был готов провести все
оставшиеся, уже немногие годы, заслоняясь этим витражом от гнусного, не
принадлежащего ему бытия, в котором ему, пенсионеру разведки, гарантировано
прозябание, скудный, позволяющий выжить паек и множество нескончаемых пыток,
стоит включить телевизор и увидеть в стеклянной колбе, среди синего веселящего газа,
личины палачей и мучителей.
Каждая коробка с плотно размещенными бабочками напоминала всесвятскую икону, где
тесно, рядами, застыло строгое недвижное толпище святых, пророков, крылатых ангелов,
венценосных воинов, толкователей божественных истин, мучеников за веру, благодатных
устроителей храмов. Их долгополые одежды, разноцветные плащи, их доспехи и рясы, их
крылья, короны и нимбы кидали в ее зрачки тончайшие цветные лучи. Его созерцание
бабочек было безмолвной молитвой к Творцу, создавшему всякую тварь, сотворявшему и
разрушавшему царства, каравшему и награждавшему всякую душу. Душу его,
Белосельцева. Бессловесно, не мыслью, а кристалликами глаз он вопрошал Творца, в чем
его вина и ошибка. В чем его грех, повлекший за собой несчастья страны. Как, в служении
чему надлежит провести последние недолгие дни, чтобы искупить этот грех. Но бабочки,
укутавшись в плащи, облекшись в доспехи, молчали. Посылали в зрачок крохотные
цветные лучи, словно в каждой, окруженной нимбом голове был помещен невидимый
лазер, писал на сетчатке глаза неведомые письмена.
Он снова подвинул взгляд, пробегая среди драгоценных коробок, где каждая бабочка
напоминала геральдику рыцарских родов и фамилий. Задержался на золотисто-медовой
данаиде, с черным ожерельем пятен, с жемчужно-белой чередой похожих на капли
вкраплений. И сладко, мучительно замер. От бабочки, от ее тонких пластин прянуло
отражение минувших дней. Он почувствовал лицом дуновение слабого ветра. Он поймал
данаиду в Джелалабаде, среди кустов благоухающих роз, в свой первый приезд в
Афганистан. Ветер, что коснулся его лица, был душистым воздухом, наполнявшим
райский сад, в котором, как ангел, летала прозрачная бабочка. Это воспоминание
породило мгновенную цепь зрелищ и лиц, из которых, как из бестелесных молекул
памяти, воссоздался мир, где он, молодой разведчик, обретал драгоценное знание. О
Востоке. О войне. О смерти. О таинстве любви. О вероломстве. О бесценном загадочном
даре, имя которому жизнь, куда на краткий миг, как в прозрачную пленку света, залетает
из сумрака человечья душа. Пребывает в страстях, усладах и муках. Не успевает понять
этот светлый дар, перед тем как вернуться во тьму.
Ему, изнуренному, ослабевшему во всех костях и суставах, с погасшим зрением, с
омертвением чувств, вдруг захотелось, пусть перед смертью, на одно лишь мгновение,
оказаться в том сухом, солнечно-желтом пространстве, под синевой азиатского неба.
Пройти вдоль белесой глинобитной стены, по которой скользит его легкая тень. Вдохнуть
сладкий дым горящей душистой сосны. Увидеть над дувалом висящую деревянную клетку
с малой лазурной птичкой. Проследить скольжение шелковой паранджи, под которой
вьется недоступное прелестное тело, мелькает маленькая смуглая пятка. На краю
кишлака, где течет стеклянно-зеленый арык, увидеть вечерние горы, розовые, с голубым
ледником. Горы Центральной Азии, от которых откатилась разгромленная империя
русских.
Он смотрел на бабочку, на ее хрупкие песчано-желтые лепестки. Они сближались, как
тончайшие клеммы, готовые замкнуть распавшееся время, вернуть ему звуки, цвета и
запахи. Он чувствовал приближение бесшумной, набегавшей из прошлого волны, которая
в момент, когда клеммы замкнулись, разразилась громким звонком телефона.
Он слушал настойчивый, неумолкавший звонок, страшась подойти, надеясь, что волна,
вызванная его колдовством, отхлынет обратно в океан несуществующего прошлого, не
брызнет ему в лицо. Но звонок грохотал, прошлое просачивалось в его одинокий дом
сквозь ветхие оконные рамы, в щели дверей, в малую скважину, чуть прикрытую
бабочкой. Одолевая предчувствия, он потянулся к трубке.

Тогда надо вот так:
Давным-давно в городке на берегу Средиземного моря жил старый столяр Джузеппе, по прозванию Сизый Нос.
Однажды ему попалось под руку полено, обыкновенное полено для топки очага в зимнее время. -- Неплохая вещь, -- сказал сам себе Джузеппе, -- можно смастерить из него что-нибудь вроде ножки для стола...
Джузеппе надел очки, обмотанные бечевкой, -- так как очки были тоже старые, -- повертел в руке полено и начал его тесать топориком.
Но только он начал тесать, чей-то необыкновенно тоненький голосок пропищал:
-- Ой-ой, потише, пожалуйста!
Джузеппе сдвинул очки на кончик носа, стал оглядывать мастерскую, -- никого...
Он заглянул под верстак, -- никого... Он посмотрел в корзине со стружками, -- никого... Он высунул голову за дверь, -- никого на улице... "Неужели мне почудилось? -- подумал Джузеппе. -- Кто бы это мог пищать?.."

– Летим! – радостно закричал Незнайка.
– Куда летим? – спросил Пончик и начал протирать кулаками глаза.
– На Луну. Куда же ещё?
– На какую Луну?
– Ну, на какую… Не знаешь, какая Луна бывает!
Тут только Пончик начал понимать, что случилось. Некоторое время он ошалело смотрел на Незнайку, а потом как закричит диким голосом:
– На Луну?!
– На Луну! – радостно подтвердил Незнайка.
– Летим?!
– Летим, в том то и дело! – закричал Незнайка и, не в силах сдержать свою радость, бросился обнимать Пончика.


Пончик посмотрел в иллюминатор и обнаружил, что лунная поверхность вовсе не удалялась, а приближалась. Теперь она уже не казалась пепельно серой, какой кажется нам с земли, а была серебристо белой. В разные стороны тянулись красивые горы, между которыми сверкали, залитые ярким солнечным светом, лунные долины.
Среди долин во многих местах виднелись огромные каменные глыбы. Некоторые из них были четырехугольной формы и своим видом напоминали большие дома. Особенно много таких камней было у подножья скалистых гор, поэтому казалось, что вдоль горных хребтов расположились лунные города, населённые лунными жителями.

Давайте еще про болонку, из за которой пол города разворотило!

Стрижайло увидел, как в глубине чердака, из дула винтовки вырвалась струя раскаленного газа. Раскрылась в желто-голубое соцветие. В цветке образовался фиолетовый кратер. Из него проклюнулась пуля — латунное, буравящее воздух острие несло на заостренном конце ярко-красную капельку плазмы. Все это было явлено в замедленном времени, ибо гибнущее пространство Вселенной останавливало время, позволяя отчетливо наблюдать его отдельные кванты.

Пуля выходила из чердачного сумрака, озарялась солнцем, становилась золотой. Ее вращение порождало вокруг крохотные голубые вихри, за ней клубился турбулентный след растревоженного пространства. И пока она озарялась солнцем, Стрижайло увидел Рим: фонтан "Треви", каменных, позеленевших от сырости богов океана, фантастических рыбин, морских чудовищ. Все они изрыгали шумящие водопады. Вода в фонтане рябила, сквозь рябь блестело множество белых монеток. Какой-то юноша опустил в фонтан руку, норовил подцепить монетку.

Пуля летела над школьным двором, позолоченная, как церковный купол, совершенная по форме и свинцовая по содержанию. От нее расходился дрожащий клин, словно пуля сбрасывала изящное покрывало. Пролетала над букетом осенних золотых шаров, которые засохли и осыпали часть пожухлых лепесток. И пока летела над букетом, Стрижайло увидел Париж: остров Сите с готикой собора, каменных уродцев на кровле, розетку разноцветного витража. Сена текла мутная, коричневая. Под парапетом набережной на волнах качался брошенный в реку журнал. На развороте голая женщина колыхалась в волне и казалась живой.

К сожалению, медицина вообще и урология в частности не может похвалиться достижениями в лечении синдрома, который мы называем "простатит". Рак простаты и доброкачественная гиперплазия предстательной железы перехватили внимание ученых, исследовательских центров и фармацевтических компаний. А простатит, как "бедный родственник" этих заболеваний, оставался долгое время вне сферы интересов передовой медицины. Хотя всем было известно, что эхо "темная лошадка", поражающая предстательную железу, и соответственно отношение к простатиту как к "темной лошадке" было поверхностным, а иногда - искаженным.

Причин для этого было несколько. Считалось, что простатит не несет прямой угрозы для жизни пациента и, значит, с этим заболеванием можно приспособиться жить. Сейчас ситуация кардинально изменилась, когда одним из приоритетов современной медицины стало качество жизни. Последние исследования показали, что хронический простатит является одним из частых клинически и социально значимых заболеваний. А психическое здоровье при хроническом простатите страдает не меньше, чем при других тяжелых соматических заболеваниях, что резко снижает качество жизни мужчин. И это послужило серьезным стимулом для изучения этой проблемы.

Другое весьма серьезное заблуждение заключалось в том, что многие врачи были убеждены, а некоторые до сих пор считают, что причиной всех случаев простатита является хроническая инфекция, которую необходимо лечить антибактериальными препаратами. Сейчас уже абсолютно доказанным фактом считается, что хронический бактериальный простатит является относительно редким заболеванием и составляет лишь 10% среди всех случаев простатита.

Еще одной серьезной проблемой являются сложности в диагностике некоторых форм простатита, а это является причиной неадекватного и малоэффективного лечения таких больных , что в конечном итоге приводит к фрустрации как пациента, так и лечащего врача.

Например, мужчины с урологическими масками депрессии (уретральные ипохондрики) нередко становились пациентами урологов и лечились многие годы от несуществующего простатита. Это только усугубляло мнение о сложности и бесперспективности лечения простатита. Другой типичной ошибкой являлась надуманная взаимосвязь хронического простатита и эректильной дисфункции. До недавнего времени, пока не был изучен механизм эрекции и не стандартизированы методы диагностики и лечения нарушений эрекции, большинство больных, обращающихся к урологу с ЭД, проходили обследование и лечение хронического простатита. По поводу несуществующего заболевания больной принимал множество антибиотиков, ему регулярно массировали предстательную железу и назначали разнообразные физиотерапевтические процедуры. При этом эрекция не восстанавливалась, а больному прикреплялся ярлык "простатик", что наносило серьезный ущерб психическому здоровью.

Выборка из книги профессора кафедры урологии РМАПО
доктора медицинских наук Щеплева П.А. "Простатит"

ВЫ чего? :ooo:

давно плюх неполучали за излишнее цитирование :-(

и самый главный там Lednik :grin:

тихо,ато обвинят в обсуждении действий.... 8)

Dionikу в интернет нельзя. От Dionikа интернет тупеет

бабушки! Встать! Смирно! Левое плечо вперед! По норам!...

По окончании регулировки напрессовывают новые ограничительные втулки. На автозаводе устанавливаются втулки синего цвета, а на станциях технического обслуживания автомобилей - красного цвета.

Первым необходимым условием является не принимать как заранее заданные какие-либо грамматические критерии общего характера: в наши дни утверждать, что "род, падеж, число, время, залог, лицо не имеют формальных признаков", или что в языке отсутствуют глаголы - значит противоречить всем канонам дескриптивизма. Выявлять значение с помощью пословного подстрочного или буквального перевода в качестве дополнительного средства анализа равным образом недопустимо, хотя к этому часто прибегают.

Пипец, после прочгения можно "зависнуть" со стеклянными глазами, причем надолго.

-- Ты посмотри, братец, получше на те нитки, которые ты
принес, и на мою большую катушку. Видишь, какие тонкие у тебя
нитки, как легко они рвутся, а теперь посмотри на мои, сколько
труда потратишь, прежде чем их разорвешь. На фронте хлам не
нужен, на фронте все должно быть основательно. Забери с собой
все катушки и жди моих приказаний. И помни, другой раз ничего
не делай не спросясь, а когда соберешься что-нибудь купить,
приди ко мне и спроси меня. Не стремись узнать меня короче! Ты
еще не знаешь меня с плохой стороны!

Перец сжался. Это просто от невежества, подумал он. Нет, нет, это не вызов и не злоба, этому не надо придавать значения. Это просто невежество. Невежеству не надо придавать значения, никто не придает значения невежеству. Невежество испражняется на лес. Невежество всегда на что-нибудь испражняется, и, как правило, этому не придают значения. Невежество никогда не придавало значения невежеству

гониво какое то
нарки превед