Мальчик вошел в застекленную дверь и среди полной тишины наискось
пересек залу, направляясь к своим. Походка его, по тому как он держал
корпус, как двигались его колени, как ступали обутые в белое ноги, была
неизъяснимо обаятельна, легкая, робкая и в то же время горделивая, еще
более прелестная от того ребяческого смущения, с которым он дважды поднял
и опустил веки, вполоборота оглядываясь на незнакомых людей за столиками.
Улыбаясь и что-то говоря на своем мягком, расплывающемся языке, он
опустился на стул, и Ашенбах, увидев его четкий профиль, вновь изумился и
даже испугался богоподобной красоты этого отрока. Сегодня на нем была
легкая белая блуза в голубую полоску с красным шелковым бантом, завязанным
под белым стоячим воротничком. Но из этого воротничка, не очень даже
подходящего ко всему костюму, в несравненной красоте вырастал цветок его
головы - головы Эрота в желтоватом мерцании паросского мрамора, - с
тонкими суровыми бровями, с прозрачной тенью на висках, с ушами, закрытыми
мягкими волнами спадающих под прямым углом кудрей.
"Как красив!" - думал Ашенбах с тем профессионально холодным
одобрением, в которое художник перед лицом совершенного творения рядит
иногда свою взволнованность, свой восторг. Мысли его текли дальше: "Право
же, если бы море и песок не манили меня, я бы остался, покуда ты остаешься
здесь!"
?